Года два моя подруга Юля Левагина, такая же театралка, как я, говорила: «Сходи на «Служанок» Виктюка!» И все никак не получалось: то театр на гастролях, то я в командировках…

Так что отшучивалась: «Захочу посмотреть на мужчин в юбках, поеду в Шотландию». Видимо, Юле это надоело, и она просто отвела меня в театр — в качестве новогоднего подарка. И я была поражена силой впечатления, которое оставил спектакль. Больше, чем «понравился» — впечатлил. Будучи обремененной тяжким грузом рефлексии, я начала думать: «Что за впечатление? Почему впечатление? Про что впечатление?» Так появилась статья в журнале «Наша психология». 

«Где бы мы ни ступали, наша Тень крадется рядом и – определенно – опирается на четыре лапы».

Кларисса Пинкола Эстес, «Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях»

Все мы любим играть, даже если сами себе в этом не признаемся. Человек – единственный представитель царства животных, у которого игра сохраняется и во взрослом возрасте, принимая завуалированные формы, и одна из них – театр. Если бы театр не дарил нам нечто ценное на глубинном бессознательном уровне, он бы остался в далеком прошлом, вместе с каменными топорами.

 Театральное искусство целительно, и этот эффект базируется на принципе идентификации: бессознательно мы отождествляемся со всеми персонажами спектакля, даже если это не осознаем. Вместе со злодеями строим коварные козни, терпим фиаско и понимаем, что в зле нет ничего хорошего. Вместе с добродеями претерпеваем все удары судьбы и получаем заслуженную награду.

Способность к идентификации – наше врожденное свойство: мы как приматы замечательно умеем подражать. Театральная игра – форма безопасного освоения жизненного опыта. Подобно тому, как юный волчонок в игровой форме отрабатывает прыжки и другие навыки охоты, в театре мы репетируем жизнь! Это возможность безопасного получения нового опыта. Поэтому из театра мы уходим обогащенными, наполненными, а для равенства обмена выражаем свою благодарность через аплодисменты.

Каждый символ имеет разные уровни прочтения. Например, культуральный символ относится к данной конкретной культуре. Проходит время, и людям он уже непонятен и неинтересен: дети больше не рассказывают анекдоты про Василь Иваныча и Петьку, нам чужды агитплакаты двадцатых, непонятны сатирические куплеты пятидесятых… Чем глубже символика, тем универсальней символ, понятней и актуальней для всех нас. Самый глубинный уровень символики в юнгианской традиции называется «архетипическим»: он универсален для всего человечества. Глубинная символика воздействует на Подсознание, и этому невозможно противиться.

Для меня как для психолога спектакль «Служанки» – история встречи с Тенью. Именно этот архетип сложнее и страшнее всего увидеть в себе и принять. Он манит и пугает одновременно. Тенью становится все то, что мы не хотим в себе признавать. В первую очередь это так называемые «негативные» качества – то есть все те, которые мы объявили негативными: зависть, трусость и так далее. Не случайно в самых разных религиях есть представление о том, что человек – вместилище всех пороков. Но в Тени могут оказаться и вполне «позитивные» качества: солдат не может позволить себе доброту и нежность и так далее.

При всей своей «несимпатичности» Тень в то же время – огромный ресурс, источник силы. Ведь одно и то же качество можно использовать и во вред, и во благо: жадность-экономность, трусость-осторожность… Если человек отказывается от своей Тени, отрицает ее, он лишает себя силы, энергии. И никогда не узнает себя настоящего, останется на уровне Маски – поверхностного взаимодействия с миром. По Карлу Юнгу, когда мы начинаем развиваться, расти, изучать себя, то встречаемся с архетипами в определенной последовательности: вначале надо снять Маску и встретиться с Тенью, и только тогда мы можем идти дальше. У того, кто испугался Тени и остался на уровне Маски, формируется «ложное “Я”»: красивый глянцевый образ себя, который не имеет отношения к реальности. «Я такой добрый! А ну иди отсюда, ты злой, ты мне мешаешь. Ведь я – такой добрый!»

Другая крайность – смело встретиться с Тенью… и идентифицироваться с ней. Начать играть в «плохого мальчика/девочку». Как в анекдоте: «Из положительного в нем была только реакция Вассермана». И это тоже неправда: ведь мы – больше, чем наша Тень. Так же как ухо – часть нас, но мы – больше, чем ухо.

С Тенью надо встретиться, признать ее существование и идти дальше. Тогда можно принимать сознательные решения, как поступать: «Да, во мне есть зависть, и я сам решаю, как с ней обойтись». Тогда мы владеем Тенью, а не Тень – нами.

«Служанки» – спектакль о Зле в душе каждого человека. Не о борьбе добра и зла, как в сказках и голливудских блокбастерах, а о зле как о полноправной части личности, которую нельзя отрицать, но и не стоит ей потакать. Все четыре персонажа пьесы – теневые. Их можно было бы назвать «отрицательными», но в глубинах Бессознательного отсутствует оценивание, «что такое хорошо и что такое плохо».

Мадам – капризная красавица. Ее Месье по доносу служанок временно арестован. Сами служанки, Соланж и Клэр, – две сестры. Переполненные ненавистью, они тайком переодеваются в Мадам и разыгрывают… сцену ее убийства. Каждый персонаж являет собой тот или иной аспект Тени и одет в одежду определенного архетипического цвета. На лица актеров нанесен сложный грим, своего рода произведение искусства – грим и скрывает персонаж, и отображает суть его характера. Это замечательная метафора: Маска прячет от мира Тень, но не может это сделать до конца, Тень все равно пробивается сквозь Маску.

«Зависть знакома нам всем: у каждого в душе живет своя Соланж».

Соланж (актер Дмитрий Бозин, заслуженный артист РФ) – старшая сестра, лидер. Символ зависти как теневого аспекта. Зависть знакома нам всем: у каждого в душе живет своя Соланж. Ведь зависть – показатель дефицита: чего тебе не хватает? Все завидуют разному: вот Соланж – красоте Мадам, социальному положению, любви Месье… Если мы осознаем свою зависть, она может стать ресурсом. Понял(а), в чем нуждаешься, – действуй, развивайся! И зависть превращается в самосовершенствование. А вот зависть отрицаемая или потакаемая становится деструктивной и приводит к разрушению. Объект зависти наносит нарциссическую рану: «На его фоне я проигрываю!» За злословием, сплетнями скрывается именно зависть: это попытка обесценить объект и возвысить себя. Крайняя форма – убийство, что и замышляет Соланж.

Этот персонаж носит черный цвет, архетипически символизирующий разрушение с целью трансформации. То есть в позитивном аспекте это возможность перемен, но Соланж выбирает негативный аспект – разрушение. Грим отображает выражение недоверия и злости.

Клэр - веченая девушка

Младшая сестра – Клэр (актер Александр Солдаткин). Она юна и покорно следует за сестрой. Клэр символизирует отказ взрослеть. Это «вечная девушка», наивная, та самая простота, которая «хуже воровства». Инфантилизм – удобный выбор, снимающий ответственность. Если я ничего не решаю – то ни за что и не отвечаю. Помните? «Не виноватая я, он сам пришел!» Убегание от реальности – и героиня и вправду начинает путать реальность с фантазией. В позитивном аспекте это дает свежесть восприятия, доброту ребенка, умение следовать за авторитетом; в негативном – избегание ответственности и невозможность достичь зрелости.

Клэр одета в красное – это цвет жизни, желания жить, цвет крови. Клэр – очень живой персонаж, но, сделав неправильный выбор, именно она погибает… Грим отображает застывшее выражение удивления, наивности.

Мадам (актер Алексей Нестеренко) символизирует гордыню. Недаром гордыня относится к смертным грехам: сравнение себя с другим человеком априори неверно, будь то в лучшую или в худшую сторону. Оно отрицает уникальность и неповторимость каждой личности. В позитивном аспекте это «гордость» – признание собственной ценности и ценности других. В негативном – псевдодуховность, ложное просветление, принижение значимости других и/или своей. Мадам необходимы служанки, чтобы подчеркивать ее великолепие. Она свысока дарит им подарки, а потом забирает их назад. И она не менее них виновата в той трагедии, что произойдет по ходу действия.

Ее цвет – белый. Это синтез всех цветов, вершина совершенства, завершение развития. Но в случае Мадам это не то, чему она соответствует, а то, на что она тщетно претендует.

Месье (актер Иван Никульча) – символ нарциссизма. Нарциссизм может подарить нам чувство собственного достоинства и самоуважение. А может перерасти в эгоцентризм, нарушение взаимосвязи с миром, изоляцию… Любопытно, что у этого персонажа нет слов, он словно не в контакте ни с кем, кроме себя. И даже в своей любви к Мадам он больше любуется собой. Если остальные персонажи босы, то лишь Месье всегда торжественно одет и обут. Нарциссизм не позволяет снять Маску, ведь это значило бы – показать свое несовершенство, свою человечность, что для нарцисса недопустимо.

Интересны декорации: они минимальны, нет ничего лишнего – как и в нашем Бессознательном нет излишеств. Сцена словно отображает уголок нашей души, в которой происходит вечная борьба страстей. Края сцены огорожены перилами – брусьями. Они активно задействуются: по ходу действия актеры выполняют сложные акробатические элементы. Еще одна граница между зритеями и сценой представлена полупрозрачным занавесом, который по ходу действия задергивается-раздергивается. Эта символическая граница между зрителями и персонажами пьесы важна: она создает безопасность, дает понять, что бессознательные проявления должны иметь свои границы. Ведь если бессознательные силы вырвутся наружу – наступит безумие, что и происходит с Соланж, чье сумасшествие удивительно правдоподобно сыграно актером Дмитрием Бозиным.

А теперь немного о непривычном для нас: да, в спектакле мужчины играют женские роли!

На уровне культуральной символики для нашего общества это непривычно. Живи мы в средневековой Англии или Японии, никого бы это не удивило. А для нас это непривычно, но… полезно! На уровне архетипической символики в каждой женщине живет мужской архетип – Анимус, а в каждом мужчине – женский архетип Анима. И лишь мужчина, признавший и познавший свою женскую часть, становится по-настоящему мужчиной, может понимать женщин и строить полноценные партнерские отношения. Зеркальный механизм верен и для женщин.

Для того чтобы убедительно сыграть женщину, мужчина должен установить контакт со своей Анимой. И тогда, бессознательно идентифицируясь, зрители также могут лучше чувствовать: мужчины – свою Аниму, женщины – Анимус. Это продвигает мужчину в мужской инициации, развитии, а женщину – в женской.

В целом я была приятно удивлена обилием глубинной символики в спектакле, и это – особенность постановки Романа Виктюка. Глубинное воздействие спектакля нельзя просчитать и рассчитать, такой спектакль можно только интуитивно создать.